Рїрѕрґрµр»Рєрё наш край: Становление древних цивилизаций

Турецкий. Москва. 1 сентября, 15.30





:




, ?




?
?
,
4. , ?

?



:















⇐ 30 85 ⇒

«От губоповца, скошенной физиономией крайне похожего на бультерьера, который не только не представился, но и не назвал даже вымышленного имени, Турецкий получил следующую информацию.

Три бывших офицера польской службы безопасности, так называемые «псы», – Анджей Ставинский, Антон Володиевский и Ольгерд Юзефович в 1995 году основали в Кракове фирму «Duch», что переводится как «Дух». Так вот этот «Дух» замечателен в первую очередь тем, что ничего не покупал, но зато очень много продавал. Где он в таком случае брал свой товар, одному Папе имскому известно. На то он и поляк.

Налоги «псы» платили исправно, так что с польскими властями у них никаких проблем не было, и это, пожалуй, единственный аспект, по которому у «псов» было все чисто. Судя по кратким отзывам их бывших партнеров, Ставинский, Володиевский и Юзефович создали себе имидж крайне конфликтных бизнесменов. Но это уже польским властям было до лампочки, поскольку «Дух» занимался исключительно экспортом: торговал на территории Восточной Европы.

В 1997 году «Дух» вступил на фармацевтический рынок, получив краткосрочную лицензию и контракты с несколькими мелкими немецкими и швейцарскими фирмами. В 1998 году их лекарства впервые стали продаваться в оссии.




Вот тогда-то «Дух» и попал в поле зрения ГУБОПа.

«Махаон» Леонида Богачева не имел к этому отношения. И у «бультерьера» имелись косвенные доказательства этого. Несколько приватных встреч, которые происходили в Москве и за которыми ГУБОП внимательно следил, неизменно заканчивались почти на грани скандала.

Это же подтвердил и Дмитрий Трофимов, с которым Турецкий связался, когда выехал с Огарева, засунув в кейс пачку фотографий «псов» – Ставинского, Володиевского и Юзефовича. Трофимов отказался от немедленной встречи, сославшись на занятость на новой службе – в охране коммерческого банка.

– Устанавливаем сигнализацию. Не могу отлучиться.

– Но я завтра улетаю в Польшу. Это срочный вопрос.

– Что ж тут поделаешь. Счастливого пути.

– Тогда давайте я сам к вам приеду, – демократично предложил Турецкий. – Диктуйте адрес.

– Александр Борисович, вы же понимаете, если вас здесь увидят, эдакого мэтра из Генпрокуратуры, задающего мне вопросы, моей карьере просто каюк. Никакой дядя не поможет.

– Да кто там меня знает?! – возразил Турецкий.

– Уж поверьте.

– Ну ладно. Тогда просто объясните, в чем была суть встреч Богачева с поляками.

– Мне кажется, они друг друга боялись. Богачев боялся, что они ему впарят какую-то липу, а те трое боялись, что если поругаются с ним окончательно, то Богачев просто перекроет им в оссии кислород.





– А что, это было действительно в его власти? – удивился Турецкий.

– Думаю, да, – после паузы сказал Трофимов.

– Но почему?! Кто он был такой, в конце концов? Ну хозяин фармацевтического концерна, ну и что?

– Александр Борисович, вы как с луны свалились, – терпеливо, словно душевнобольному, разъяснил Трофимов, – людям свойственно иметь родственников.

Тебе-то уж точно, подумал Турецкий. Кстати, не зря Богачев боялся, что поляки «впарят ему липу». Как в воду глядел.

Кстати, не грех было узнать, что там происходит с семейными связями бывших охранников Богачева. Он тут же набрал номер телефона Грязнова.

– Слава, как живешь?

– Фигней всякой маюсь, – буркнул Грязнов. – За этим проследи, того найди, этих останови. Просто детская комната милиции. Говори скорей, чего хотел, надо к министру на прием топать.

– Воскресенская Зоя Федоровна, – напомнил Турецкий. – 1975 года рождения, студентка Московской медицинской академии им. Сеченова, гражданская жена Дмитрия Трофимова и племянница Томского А. В. наблюдению все еще подлежит?

– Ну и память у тебя! Подлежит, подлежит. И сам Томский, вернее, его квартира – тоже подлежит.

– Ага, значит, и ты, старый хрыч, еще кое-что помнишь. Ну и как она?

– Да ты что думаешь, я сам у нее под окном дежурю? – возмутился Грязнов. – Понятия не имею. Куда тебе перезвонить?

Через полчаса, когда Турецкий был в своем рабочем кабинете и терпеливо составлял список вещей, необходимых в дорогу, Грязнов перезвонил.

– Саня, извини, но Томский у себя дома не появлялся. А Воскресенская вообще пока что чиста, как мой холодильник. С дядей не встречалась, и вообще ничего подозрительного.

– Откуда такая уверенность?

– Воскресенская сломала ногу. Сидит дома уже несколько дней. Так что еще раз извини.

– Что ж ты извиняешься, если человек ничего плохого не сделал?

– абота такая, – буркнул Грязнов. – Ты что вечером делаешь? Я звонил тебе домой, Ирина сказала, что вы поругались. Давай поужинаем у меня.

– Ты же сказал, что твой холодильник чист, как Воскресенская.

– Наоборот. Ну не важно. Или съездим куда-нибудь.

– Слава, сегодня вечером я буду ужинать в Польше. Холера ее возьми.

– Это что, новый ресторан?




⇐ 25262728293031323334 ⇒

Date: 2015-08-07; view: 564;

Ивановская частушка


 Наталья
Зиновьевна Муратова



(в девичестве  Драгунова) родилась 23 августа 1911 года,
умерла 12 сентября 2011 года. Родилась в д. Кочкино Помогаловского сельсовета
Палехского р-на Ивановской обл. Она прожила 100 лет и 20 дней. Умирала на руках
у младших дочерей. Всего нас у неё четверо, пятый  – сын – младший. Пятеро детей
рождены, вскормлены ею и по сю пору все мы рядом живем и дружим. Замуж за нашего
отца она вышла по любви. Прожили они вместе до его смерти в 1977 году. До войны
были крестьянами, колхозниками. В 1939 г. уехали в г. Южу. В 1941 г. отца взяли
на фронт. Мама осталась с двумя дочками и свекровью. Своего дома не было,
снимали квартиры за отопление. Маленькая, хрупкая, мама заготавливала в лесу
дрова и возила на санках. И это после работы в швейной артели!



Дожила до Победы. Впервые  я увидела маму
навеселе, она еле пришла от друзей – праздновали конец войны. Больше пьяной мы
её не видели. Вернулся отец в сентябре 1945 г., закончив войну в Манчжурии.



Купили свой дом, отремонтировал его отец сам.
Дело у него всегда спорилось: он и плотник, и шофёр.



Дети рождались в 1947, в 1951, в 1953 годах. Нас
стало пятеро. Мама всех нас вскормила грудью, заботилась обо всех, учила.
Конечно, они с отцом были преданы друг другу, и все тяготы делили поровну.



Характером муж и жена были разные. Папа – молчун,
зря не скажет слова. Мама общительная, острословая, но обидеть зря никого не
могла. «Побасничать, побалясничать» – любила. Знакомые и родные находили у неё
всегда привет, добрый совет.



Вся жизнь её прошла в трудах и заботах. Дожила до
преклонных лет. Её слегка парализовало, упав, она повредила тазобедренный
сустав, не ходила. Слегла, плохо слышала. А жизнь кипела в ней по-своему. Она не
хотела быть обузой детям. Однажды сказала: «Вы уж простите, что долго живу».



Ухаживала за мамой наша младшая сестра Надежда.
Часто не спала по ночам; то и дело мама звала её, потому что перепутала ночь и
день. Дочь вытерпела всё, никогда не повысила голоса, ни на что не пожаловалась;
убирала за ней, кормила, мыла, лечила, утешала.



Мама стала нам петь частушки. Вернее, пела она их
для себя. День-деньской без дела сидеть-лежать ей было трудно. Песенками она
сама себя тешила, а мы, хоть и не сразу, стали их записывать на чём придётся. За
час до смерти она спела:



У мого милёночка



Плохая кобылёночка.



Не доехал до  горы –



Её заели комары.



В жизни мама не была плясуньей и песельницей. Это
была великая труженица: жена, мать, бабушка, прабабушка, прапрабабушка. Но она
жила с песней в душе. Любила жизнь. Любила всех, кто рядом с ней шёл по жизни.



7 апреля 2012 г. Ю. Н. Габышева (Муратова),
старшая дочь.



Частушки из репертуара Н. З. Муратовой, не
вошедшие в словарь



 Поцелуй
меня мой милый,



Без  отрыву сорок раз,



Я тогда тебе поверю,



Что любовь одна у нас.



 



Милый Вася, я снялася.



В белой кофте под ремень,



Не в которой я хотела,



А в которой ты велел.



 



Спела песню, спела две,



Не подходит мил ко мне,



Праву ручку не дает,



И своей не признает.



 



Песни петь – ноги кривые,



Плясать – голос не даёт.



Я пошёл бы к тёще в гости,



Да не знаю, где живёт.



 



Голова моя кружится,



Пойду к доктору лечиться.



Доктор спросит, чем больна.



Семерых люблю одна.



 



Артиста любить –



Надо чисто ходить.



А при старости такой



Не полюбит никакой.



 



Меня милый проводил



До кудрявых двух рябин.



Всю дорогу уговаривал –



Любить буду один.



 



Мой -то муж пьяница,



Не велит румяниться,



А я его не боюсь,



Нарумянюсь, набелюсь.



 



Милая, красивая,



Свеча неугасимая,



Горела да растаяла,



Любила да оставила.



 



Я плясала, топнула,



На мне юбка лопнула.



Дайте, дайте подвязать,



Я опять пойду плясать.



 



Я люблю возле лесочка,



Рожь высокую пожать,



Милый любит посердиться,



Я люблю подосаждать.



 



Чай пила, конфеты ела,



Позабыла, с кем сидела.



А я чая не хочу,



Видеть милого хочу.



 



Я у милого была,



Чаю с мёдом я пила.



Я теперь-то что ж я пью?



Через блюдце слёзки лью.



 



Мне сегодня сон приснился,



Голова коровья,



Пришел миленький ко мне,



По слабости здоровья.



 



Петя, Петя, Петушок,



Коротенька шейка,



Если хошь меня любить,



Люби хорошенько.



 



Чаю, чаю, чаю,



А я чаю не хочу,



Я по милому скучаю,



Видишь,милого хочу.



 



Ночь темна,



Не пойду домой одна.



Дайте провожатого,



Мальчишку неженатого.