Содержание
Столетняя война. Битва при Пуатье
Столетняя война. Битва при Пуатье
Анна ЛОГИНОВА
Окончание. См. № 5
Короткое сообщение «Нормандской хроники» о
близости позиций враждующих сторон превращается
здесь (особенно у Конан-Дойля) в развернутое
художественное полотно.
Видимо, теперь можно обратить внимание
школьников и на позицию английского писателя,
симпатизирующего рыцарским нравам.
6а.
А ведь
после каждой скачки туда и обратно я привозил
предложения, весьма и весьма достойные внимания.
После первого моего посещения принц Уэльский
согласился отдать всю добычу, захваченную им во
время своих набегов, а также и всех пленных, не
требуя за них выкупа. После второй моей поездки
он принял предложение очистить все завоеванные
им земли и замки и считать недействительными все
принесенные ему вассальные присяги и все
заключенные им союзы. После третьей поездки речь
уже пошла о возмещении в золоте не только за всё
разрушенное им в течение лета, но также и за земли
Лангедока, где он бесчинствовал в прошлом году.
Таким образом, оба похода принца Уэльского не
принесли ему ровно ничего.
Требовал ли король Иоанн большего? А как же! Я
добился от принца согласия вывести все свои
гарнизоны, расположенные за рубежом Аквитании…
Это был успех первостатейной важности… Принц
Уэльский уступал и уступал, уступил даже больше,
чем я надеялся. И, однако, я догадывался: в глубине
души он не верит, что дело обойдется без битвы.
— Монсеньор кардинал, — без лишних слов начал
король Иоанн, — я откажусь от штурма лишь при том
условии, если принц Уэльский и сто его рыцарей,
которых выберу лично я сам, будут заточены в мою
темницу.
…Добравшись до принца Уэльского, я сказал ему:
— Сын мой, делайте всё, что сможете; придется вам
принять бой. Я не сумел добиться мирного
соглашения с королем Франции…6б.
— Передайте от меня привет королю Франции и
скажите ему, что Англии никогда не придется
платить за меня выкуп! Однако мне кажется,
лорд-кардинал, вы очень точно определили
количество наших солдат и их положение, и мне
очень хотелось бы узнать, каким образом взгляд
священника так скоро рассмотрел боевую линию.Я
видел, что ваши приближенные свободно
расхаживали по нашему лагерю, и очень боюсь, что,
приняв вас как парламентера, я, в сущности,
прикрыл шпионов. Что вы скажете, лорд-кардинал?
— Не знаю, как у вас хватает духа и совести, чтобы
произнести такие злые слова, благородный принц.
ЯПозиция Конан-Дойля проявляется здесь в
кардинальном сокращении сюжета о переговорах,
который мы имеем в источнике: он сохраняет лишь
их заключительную фазу — гордый отказ принца.
Действительно, рыцарю не пристало торговаться.
7а.
А принц Уэльский, заметив сверху, что французы
двинулись на них, крикнул: Добрые мои сеньоры, нас
мало числом, но не страшитесь этого! Ни доблесть,
ни победа не даются сами собой тому, кто
превосходит другого числом, а приходят они к
тому, кому восхочет послать ее Господь. Ежели нас
разобьют, никто не посмеет сказать о нас худого, а
ежели нынешний день будет к нам благосклонен, нас
прославят во всем мире!
7б.
— Мы не можем покинуть этого места без битвы,
которая навсегда останется в памяти людей.
Французы никогда не были так сильны, а мы так
слабы, как в настоящее время, а потому именно
теперь и можно достичь наибольших почестей.
Этот эпизод сильно отличается от изложения
«Нормандской хроники»: в текстах мы находим
апологию «рыцарского духа». Очень важно, что
принц Уэльский думает (или говорит) не столько об
исходе войны, сколько о сохранении чести.
8а.
С губ
Иоанна чуть было не сорвался приказ идти в
атаку… — ладно, там разберемся … когда
наконец-то появился мессир де Рибмон со своими
лазутчиками.
— Ну, Эсташ, каковы новости?
— Лучше и нельзя, сир, будь на то воля Божья, вы
одержите над врагом блистательную победу!
— А сколько их?
— Сир, мы их видели и прикинули на глазок. По
примерному подсчету, у англичан тысячи две
рыцарей, тысячи четыре лучников и полторы тысячи
ратников.
С высоты белоснежного боевого коня король одарил
всех улыбкой победителя.
двадцать пять тысяч, или примерно двадцать пять
тысяч воинов, выстроившихся вокруг него.
— А каковы их позиции?
— О сир, они расположились в очень удачном месте,
они наверняка смогут выставить против нас всего
один отряд, и притом небольшой, но они, видно,
хорошо подготовились к бою.
И пошел описывать, как разместили своих людей
англичане: по обе стороны идущей вверх дороги,
окаймленной густой изгородью и кустарником, за
которым они расставили своих лучников. Атаковать
их можно только с дороги, где в ряд пройдут всего
четыре лошади. Со всех других сторон —
виноградники и сосновые рощи, где особенно не
поскачешь. Английские рыцари отвели своих
лошадей в укрытие, и, пешие, расположились позади
лучников, которые образуют как бы частокол. И
этих самых лучников не так-то легко будет выбить!
… Перемирие не запрещает трудиться на войну.
Поэтому-то англичане целый день укрепляли свои
позиции. Лучники врыли второй ряд заостренных
кольев по обеим сторонам дороги, так что
получился настоящий защитный палисад.
деревья и клали их поперек дороги, по которой, по
их расчетам, двинется неприятель.
— А что же, мессир де Рибмон, вы нам посоветуете?
Всё войско стояло, не спуская глаз с собравшихся
вокруг короля: коннетабля, обоих маршалов и
главных военачальников. А также графа Дугласа, не
расстававшегося с королем. Бывают иной раз гости,
которые чересчур дорого обходятся хозяевам.
Первым заговорил Уильям Дуглас:
— Мы, шотландцы, сражаясь с англичанами, всегда
спешиваемся…
А Рибмон пошел еще дальше, приведя в пример
фламандское ополчение. И вот, когда уже пришло
время идти в бой, начались рассуждения о
тонкостях военного искусства. Рибмон предложил
план атаки. И Уильям Дуглас поддержал его. А
король пожелал, чтобы все их выслушали, потому
что один лишь Рибмон обследовал расположение
англичан и потому что Дуглас, гость короля, так
хорошо знает англичан.
Он оглядел свои
Рубили8б.
[Король Иоанн спросил]:
— Что вы скажете, сир де Рибмон? Вы видели их
войска, наблюдали за ними.
бросились бы вы на англичан, как советует мой
брат, или придумали бы что-нибудь иное?
Де Рибмон, высокий красивый человек с темными
глазами, помолчал, прежде чем ответить.
— Государь,— наконец сказал он. — Я
действительно проезжал мимо их фронта и объехал
их фланги вместе с лордом Ланда и лордом де Боже.
Оба здесь и могут подтвердить мои слова. Я думаю,
государь, что хотя англичан немного, но они
занимают среди кустарников и виноградников
такую позицию, что с вашей стороны было бы
разумно оставить их в покое. У них не хватит пищи,
и они должны будут отступить; тогда можно будет
преследовать, их и сражаться в выгодных условиях.
Среди присутствующих пробежал неодобрительный
ропот.
— Умнее было устроить, чтобы они подумали, что мы
отступаем, — заметил принц. — Если они не атакуют
нас сегодня, то нам не продержаться и дня, потому
что в армии нет ни куска хлеба. Оставить позицию?
Но где найти другую такую?
Как бы вы поступили:Этот эпизод лишь косвенно отражает краткое
сообщение источника о мерах, которые войско
Черного принца приняло для обороны своих
позиций.
В остальном — это рассказ о планах
сторон. Легко видеть, что как только романисты
«оторвались» от исторического материала, то они
начали излагать детали совершенно по-разному.
Ученики должны понять, что здесь каждый из
авторов — в своем писательском праве. Нет смысла
обсуждать, какова была в действительности
позиция Эсташа де Рибмона и что советовал Иоанну
II граф Дуглас. Более важна картина бездумного
принятия решений во французском лагере: нет
смысла обсуждать что-либо, не давая всем
присутствующим возможности высказать свое
мнение.
Недаром далее Дрюон пишет:
«План лазутчика и план гостя стал теперь планом
короля…
Почему бы не произвести Рибмона в маршалы, а
Дугласа в коннетабли? — ворчал Одрегем».
Понятно, что ни король, ни его советчики не
пользовались у непосредственных исполнителей
плана авторитетом.
9а.
Ссора маршалов так или иначе должна была
произойти. Но нужно же было выбрать для нее столь
неподходящий момент! Не такой человек был
Клермон, чтобы снести оскорбления.
при игре, отбил мяч.
— А вы, Одрегем, проявите нынче свою доблесть
лишь в том случае, ежели упретесь мордой вашего
коня в репицу моего!
Вслед за тем он собрал рыцарей, которых должен
был вести на штурм, велел подсадить себя в седло и
отдал приказ идти в атаку. Одрегем тотчас же
последовал его примеру, и, прежде чем король или
коннетабль успели отдать команду, уже начался
штурм. Но рыцари устремились на врага не
одновременно, как было решено заранее, а
раздельно, двумя отдельными отрядами, причем со
стороны могло показаться, будто обоим
военачальникам не столько важно прорвать
вражеские укрепления, сколько держаться
подальше друг от друга или же, напротив,
преследовать друг друга. Коннетабль в свою
очередь велел подать ему копье и бросился за
маршалами в надежде вернуть их.
Первым делом маршал Клермон решил атаковать
части Солсбери и кинулся на палисад, надеясь
пробить в в нем брешь. Но град стрел остановил
штурмующих. Те, кого пощадили стрелы,
напарывались на острые колья, которыми
укрывались валлийские лучники.
убили одним из первых, и почти никому из его
отряда не удалось вклиниться в английские
позиции. Все полегли на той дороге, идти по
которой советовал Эсташ де Рибмон.
Вместо того чтобы поспешить на помощь Клермону,
Одрегем с умыслом оторвался от него, желая обойти
англичан со стороны Мюиссона. Но тут он напоролся
на войско графа Варвика, лучники которого
уготовили ему ту же участь, что ратники Солсбери
маршалу Клермону. Вскоре распространилась весть,
что Одрегем ранен и взят в плен. А о герцоге
Афинском вообще не было ни слуху ни духу. Он
просто исчез во время рукопашной схватки. За
несколько минут на глазах французов погибли трое
их военачальников.9б.
Английская армия не двинулась, и в ее рядах не
раздалось ни одного звука; слышался только
боевой крик французов да шум копыт их лошадей.
Французы мчались всё быстрее и быстрее. Как
видение, перед зрителями за изгородью мелькали
белые, гнедые и вороные кони с вытянутыми шеями,
расширенными ноздрями.
по земле, тогда как от всадников видны были
только щиты, украшенные перьями шлемы да
блестевшие на солнце острия пик. Вдруг принц
поднял руку и издал какое-то восклицание. Чандос
повторил его, оно перекатилось по рядам, и долго
сдерживаемая буря разразилась могучим хором
зазвучавших тетив и жужжанием стрел.
Увы! Что сталось с вами, благородные животные! Что
сталось с вами, храбрые люди! Когда пройдет пыл
битвы, кто не пожалеет благородного эскадрона,
погибшего под градом стрел, летевших прямо в лицо
рыцарю и в грудь его коня? Передний ряд всадников
упал под выстрелами, другие очутились на них, так
как не могли сдержать коней или направить их в
сторону ужасной стены из павших товарищей,
внезапно восставшей перед ними. Окровавленная
куча ржущих, бившихся лошадей и корчащихся в
муках, старающихся освободиться людей достигла
высоты пятнадцати футов. По временам с одного из
флангов вырывался всадник и летел, как безумный,
к изгороди, но лошадь падала под ним, а сам он
слетал с седла.
не достиг роковой изгороди.
И он ловко, как
Маршала Клермона
Они словно расстилались
Ни один из трехсот храбрых воиновЭтот эпизод рисуется двумя литераторами и
источником в целом одинаково, однако акценты
каждый раз расставляются по-другому. Автор
«Нормандской хроники» обращает особое внимание
на отсутствие во французском войске
достаточного числа лучников, которые могли бы,
выдвинувшись вперед, подавить своих английских
визави и обеспечить коннице более благоприятные
возможности для удара.
М.Дрюон ищет причину разгрома прежде всего в
несогласованности действий французских
военачальников и отсутствии у рыцарского
воинства элементарной дисциплины.
А.Конан-Дойла причины не интересуют вовсе: он
создает красочную картину кавалерийской атаки,
хотя и трагической, но величественной.
Таковы три вполне возможные (но не единственные)
точки зрения на начало битвы. Ход этой битвы стал
естественным следствием политики Иоанна II,
который пытался воссоздать идеальное рыцарское
войско, подобное описанному в рыцарских романах
Кретьена де Труа и Вольфрама фон Ашенбаха.
Эти
стремления близки английскому писателю: он
(сознательно или подсознательно)
противопоставляет их «буржуазности» и
меркантильности конца XIX — начала XX в. У Дрюона
же, пережившего ужасы двух мировых войн, «красоты
милитаризма» положительного отклика не
вызывают.
10а.
Но тут французам, как ни странно, преградил путь
обратный поток. Уцелевшие после штурма рыцари
маршала Клермона, откатываясь от смертоносных
палисадов, не смогли сдержать лошадей, да и сами
тоже от страха потеряли рассудок и врезались
прямо в войско герцога Орлеанского, опрокидывая,
как пешек, собственных своих рыцарей, которым и
так мучительно давался каждый шаг. О, конечно, они
опрокинули не так уж много: человек
тридцать-пятьдесят, но те в свою очередь, падая,
увлекали за собой следующих.
Так началась паника среди рыцарей герцога
Орлеанского. Первые ряды, стараясь уклониться от
напора, беспорядочно теснили задних, а эти задние
не знали, ни почему передние отступают, ни кто на
них напал; и через несколько мгновений около
шести тысяч человек обратились в бегство.
непривычно было биться пешими, разве что на
рыцарских потехах, один на один. А здесь,
задыхаясь под тяжелыми доспехами, с трудом
передвигая ноги, почти ничего не видя из-под
спущенных забрал, они вообразили, что уже пришел
их конец. И все бросились наутек, хотя враг был
еще далеко. Удивительное все-таки дело —
французское войско, отступающее под напором
своих же французов!
Люди герцога Орлеанского, да и сам герцог, отдали
таким образом территорию, на каковую противник
вовсе и не покушался. Отступающие укрылись за
армией короля, но большинство бежало, если можно
было назвать это бегством, прямо к лошадям,
которых держали под уздцы их слуги, хотя никто и
ничто не гнало этих гордых вояк, кроме страха, а
страх они нагнали на себя сами.
Им10б.
Артур Конан-Дойл
Толпа стрелков отыскивала свои стрелы,
вытаскивала их из тел мертвецов и даже раненых,
когда вдруг раздался предостерегающий крик.
одно мгновение все очутились на своих местах.
И как раз вовремя, потому что первый французский
отряд был уже близко. Если нападение всадников
было ужасно по своему горячему стремительному
натиску, то медленное приближение громадной
фаланги вооруженной пехоты было еще страшнее для
зрителя. Пехотинцы двигались очень медленно
вследствие тяжелого вооружения, но тем более
регулярно и неумолимо. Колонна воинов шла
тесными рядами, прикрываясь щитами, с короткими
пятифутовыми копьями в правой руке, с палицами
или мечами у бедра. Град стрел осыпал их; стрелы
звенели, ударяясь о латы воинов. Они согнулись,
прикрываясь щитами. Многие упали, но вооруженный
поток всё же продолжал подвигаться вперед.
Французы с громкими криками подошли к изгороди,
стараясь пробиться сквозь нее. В продолжение
пяти минут длинные ряды французов и англичан
стояли друг против друга, нанося ужасные удары
копьями с одной стороны и секирами или палицами
— с другой. Во многих местах изгородь была
уложена или повалена на землю, и французские
воины неистовствовали среди стрелков, рубя легко
вооруженных людей.
французы выиграли битву, но Джон де Вер, граф
Оксфордский, хладнокровный, умный и опытный воин,
воспользовался представлявшимся выгодным
шансом. На правом фланге, у реки, тянулся
болотистый луг, на котором тяжело вооруженный
воин мог увязнуть по колено. По приказанию графа
часть стрелков отделилась от армии и направила
свои стрелы на фланг французов. В то же мгновение
Чандос, Одли и несколько других рыцарей вскочили
на коней и атаковали французский фронт.
Опасность уже миновала: французы отступили.
Прорвавшиеся сквозь изгородь пали смертью
храбрых среди врагов. Отряд Варвика покинул
виноградники и поспешил восполнить потери
отряда Солсбери. Блестящая волна отхлынула
сначала медленно, как и нахлынула, потом все
быстрее; по мере того как падали храбрецы, более
слабые постепенно обращались в бегство. Снова
англичане бросились из-за изгороди. Снова они
собрали странную жатву оперенных стрел, усеявших
землю, схватили пленников и увезли их к себе с
грубой жестокостью.
выстроились, и, усталые, измученные, они,
задыхаясь, ожидали новой атаки.
Но на их долю выпало большое счастье — такое
большое, что они еле могли поверить своим глазам.
За отрядом дофина, напавшим на них с таким
ожесточением, стоял другой, не менее
многочисленный отряд под предводительством
герцога Орлеанского. Беглецы из фронта, покрытые
кровью, запачканные грязью, облитые потом,
ослепленные страхом, бросились в их ряды и в одно
мгновение увлекли их за собой в дикое бегство.
Громадный отряд, казавшийся таким могучим и
воинственным, внезапно растаял, как снег под
лучами солнца. Он расстроился, и на равнине видны
были только блестящие точки: то были воины,
бежавшие туда, где они могли найти своих коней,
чтобы сесть на них и ускакать с поля битвы.
В
Одно мгновение казалось, что
Потом ряды их сноваСравнив изложения событий «по Дрюону» и «по
Конан-Дойлу» с материалом источника,
внимательные ученики смогут убедиться, что
французский писатель допустил неточность. В его
рассказе остатки войска маршалов приводят в
смятение корпус герцога Орлеанского, в то время
как об атаке сил под предводительством герцога
Нормандского — дофина Карла — автор умалчивает.
Это, скорее всего, происходит потому, что Дрюону
важно показать слабость рыцарского войска,
которому даже не надо вступать в боевое
соприкосновение с противником, чтобы
разбежаться. Так, косвенным образом, он принижает
и заслуги англичан, которые ясно прописаны
Конан-Дойлом.
В его изложении присутствует и мужество, и
стойкость лучников, равно как и полководческое
искусство английских командиров, вовремя
отреагировавших на изменение обстановки.
11а.
Сначала король увидел, как беспорядочно
отступали рыцари его брата Орлеанского, даже не
вступив в схватку с неприятелем. Потом видел, как
бежали разгромленные англичанами войска его
старшего сына, хотя бой только-только начался.
Безусловно, он был раздосадован, но решил, что
ничто еще не потеряно.
Будь он более искушенным полководцем, он,
безусловно, понял бы все размеры опасности и тут
же изменил бы свой план атаки. Но король Иоанн
мешкал и мешкал и тем самым дал врагам
возможность повторить против него тот самый
маневр, который им так блестяще удался.
обрушились на королевское войско, держа копья
наперевес, и прорвали его ряды.
Бедный, бедный Иоанн II. Его отец, король Филипп,
был разбит при Креси лишь потому, что бросил свою
конницу против английской пехоты, а он, Иоанн,
потерпел поражение при Пуатье лишь потому, что
поступил наоборот.
«Ну что можно поделать, когда перед тобой
бесчестный враг, который всякий раз выбирает
иной род оружия, чем ты, и ведет бой по-иному?» —
вот что он мне [кардиналу де Перигору] говорил
потом, когда мы с ним вновь увиделись. Он повел на
неприятеля пехоту, а англичане, будь они
благородными людьми, обязаны были поступить
точно так же. О, тут наш Иоанн не исключение!
Сколько государей сваливают свое поражение на
противника, который не пожелал-де соблюдать
правил навязанной ему игры.
Они11б.
Морис Дрюон
Французский король, видя, что его пехоте не
удалось нападение и что изгородь почти сровнена
с землей во время боя, так что не может уже
служить препятствием, приказал своим воинам
сесть на лошадей, и французское рыцарство
явилось на решительный бой в виде большой массы
кавалерии.
него был Жоффруа де Шарньи с золотым королевским
знаменем, слева — Жюст де Рибмон с
королевскими лилиями. Вблизи короля ехал герцог
Афинский, коннетабль Франции, окруженный
придворными вельможами, размахивавшими оружием
с громкими, свирепыми, воинственными криками. За
серебряными лилиями толпилось шесть тысяч
воинов храбрейшей расы Европы, людей, одни имена
которых звучали как призыв военной трубы.
Сначала они медленно подвигались вперед,
приберегая лошадей для предстоящей атаки. Потом
они пустили лошадей рысью, которая скоро перешла
в галоп, когда остатки изгороди внезапно упали на
землю, и закованные в стальные доспехи
английские рыцари торжественно выехали на
последний бой. Всадники обеих сторон понеслись
друг на друга, отпустив повода и сильно пришпорив
коней. Мгновение спустя они встретились с шумом,
подобным грому, который услышали горожане Пуатье
в семи милях от места битвы.
От этого ужасного столкновения лошади падали,
ломая себе шеи, и многие из всадников,
удержавшиеся в седлах благодаря высокой луке,
переломали себе бедра.
встречались грудь в грудь, причем лошади
становились на дыбы и опрокидывались на своих
всадников. Но большая часть ворвалась галопом в
ряды врагов. Фланги подались, в центре стало
свободнее, так что оказалось достаточно места
для размаха меча и для движения коней. На
протяжении десяти акров виднелось целое море
раскачивающихся голов, блестящего оружия, то
поднимавшегося, то опускавшегося, поднятых
кверху рук, развевающихся перьев и поднятых
щитов. Воинственные крики и лязг металла
походили на рев волн океана, разбивающихся о
каменистый берег. Могучая толпа подавалась то
взад, то вперед, то спускаясь в долину, то
поднимаясь на холм, по мере того как обе стороны
подкреплялись новыми силами. В смертельной
схватке великая Англия и храбрая Франция с
железными сердцами и огненными душами боролись
за первенство.
Внезапно сзади раздался отдаленный шум и крик
«Св. Георгий за Гиень!» Де Бук начал атаку с
фланга. «Св. Георгий за Англию!» — раздался крик с
фронта; издалека послышался ответный крик.
Французы подались. Маленький рыцарь с золотыми
украшениями на латах бросился на принца и упал
под ударом его палицы. То был герцог Афинский,
коннетабль Франции, но никто не заметил этого, и
бой продолжался над его распростертым телом.
Ряды французов продолжали редеть. Многие
повернули лошадей, когда услышали грозный крик
сзади.
Король ехал в центре отряда, справа от
В некоторых местах враги
Заключительный эпизод одной из крупнейших битв
Столетней войны в двух художественных
пересказах выглядит описанием двух разных
сражений. Теперь уже от исторической правды
отступает Конан-Дойл, «сажая» французов на коней,
чтобы дать им проиграть (а англичанам — выиграть)
равный рыцарский бой.
Именно так должно выглядеть столкновение двух
«великих наций», где мужество побежденного лишь
оттеняет и подчеркивает славу победителя. Именно
так — как «большой турнир» рассматривали
битву при Пуатье и король Иоанн, и Черный принц.
Но это было не состязание, а полное поражение
французской государственности, а заодно и крах
рыцарства (можно вспомнить, что уже появилось
огнестрельное оружие), которое оказалось
совершенно неспособным выполнить свою задачу —
защитить мирное население от завоевателей.
